ЧАСТЬ II. ЛОБАЧЕВСКИЙ В ЛИТЕРАТУРНОМ ДИСКУРСЕ.

ГЛАВА 2. ЛОБАЧЕВСКИЙ И ЛИТЕРАТУРА



Элемент подписи Лобачевского. Внизу подписи явно заметно гусиное перо, как символ литературного творчества

А как относился к художественной литературе, к литературному творчеству и слову вообще, сам Лобачевский? Что он любил читать? Или, может быть, он и сам был не прочь иногда отвлечься от сухих математических формул и обратиться к чему-то образному и поэтичному? Хотя сам Лобачевский вовсе не считал математику сухой, а усматривал даже в поэзии математические закономерности. Как впрочем, и Пушкин, который замечал: «В математике есть своя красота, как в поэзии». Кстати, очень похоже на высказывание самого Лобачевского: «Поэт следует своему чувству, между тем, он незримо руководствуется законами математики». Известно, что Лобачевский очень любил произведения Н.В. Гоголя. Часто по вечерам Лобачевский, собирая весь домашний кружок своей семьи, читал вслух «Вечера на хуторе» и «Миргород» Гоголя. Лобачевский высоко ценил поэзию А.С. Пушкина, Д.В. Веневитова, Жуковского. Читал Горе от ума А.С. Грибоедова (Каримуллин А.Г., Лаптев Б.Л. Что читал Н.И. Лобачевский. Казань, 1979. С. 28-29).

До нас дошла почти, что легендарная история о том, что и сам Лобачевский писал стихи, а в более зрелом возрасте – чем-то вроде эпиграмм. О написании Лобачевским эпиграмм говорит Великопольский, брат жены Лобачевского. А вот и стихотворения, которые приписывают самому Лобачевскому.

“Разлив Волги при Казани”.

Царица рек в торжественном теченье
К далеким Каспия обширного водам,
Ты уклоняешься к Казани на свиданье
С ней древней матерью Татарским городам!..

Ее со всех сторон, как друга, обнимаешь,
И трепетной струей приветствуешь луга
И тихо с голубых рамен дары слагаешь
На оживленные Булака берега...
Ты поражаешь ли поля опустошеньем?
Ты похищаешь ли надежды поселян?
Нет! На водах твоих всегда благословенье
Почиет благодарных стран,
Тобой, питаемых, тобой обогащенных!
Ты и земли безвредная краса,
И светлые в струях твоих невозмущенных,
Как в чистой совести, сияют небеса.
Вот образ мирного могущества России!
Ее разлив не страшен никому.
Великодушие обуздывает силы,
всегда, везде покорные ему.

*** Колумб отважно вдаль стремился,
Ища желанных берегов,
Но долог путь. И становился
Слышнее ропот моряков.
А он глядит на океан,
В волненьи тяжко дышит грудь.
Вопрос – исполню ль я свой план?
И верно ль мой намечен путь?
И вот сбылись его мечты:
- Земля! – воскликнул человек
- Колумб! – кричат матросы. – Ты
Прославил родину навек!

Вообще, это только легенда. Сотрудники музея Лобачевского, по крайней мере, не нашли источников, подтверждающих авторство Лобачевского к вышеприведённым строкам. Но, что-то, наверное, в этом есть.

Сохранились архивные документы, из которых следует, что Н.И. Лобачевский был свой в кругу казанских поэтов. Н.И. Лобачевский часто бывал в компании поэтов Е.А. Баратынского и И.Е. Великопольского. Иван Великопольский был хорошо знаком с А.С. Пушкиным, они обменивались юмористическими стихами. (Курочкин Ю.А. Пушкин и Лобачевский

Существует интересная версия, о том, что Пушкин и Лобачевский могли встретиться в Казани. В воспоминаниях А.А. Фукс приводится свидетельство младшего брата казанского поэта Э.П. Перцова об обеде, который дал в честь Пушкина Эраст Петрович, и что на обеде присутствовало много народа из казанской интеллигенции. На данном обеде вполне мог присутствовать и Н.И. Лобачевский. Косвенным подтверждением такой возможности может служить записка, найденная Ираклием Андрониковым среди других документов у О.А. Бурцевой. Вот ее содержание:
«Мы были на литературном вечере у Фуксов… Н.И. Лобачевский…».

Нет, тоже важное (И.Андронников)

«… Н.И. Лобачевский читал стихи сочинения m-me Фукс и несколько раз чуть не захохотал… Баратынский все время сидел с потупленными глазами…». Великий математик Н.И. Лобачевский и замечательный поэт Е.А. Баратынский в казанском литературном кругу! Тоже интересно! Адресовано письмо литератору Ивану Великопольскому (И. Андроников.) (Курочкин Ю.А. Пушкин и Лобачевский .

Но если встреча А.С. Пушкина и Н.И. Лобачевского является, скорее всего, лишь красивой легендой, то Л.Н. Толстой и Н.И. Лобачевский действительно встречались. Правда, тогда Л. Толстой еще не был великим русским писателем, а был просто студентом.

Прошение графа Л.Толстого ректору Казанского университета Н.И.Лобачевскому о допуске к дополнительному экзамену
4 августа 1844 г.


Пятьдесят лет спустя Л. Н. Толстой вспоминал: «Я его отлично помню. Он был всегда таким серьёзным и настоящим учёным. Что он там в геометрии делает, я тогда ничего не понимал, но мне приходилось с ним разговаривать как с ректором. Ко мне он очень добродушно относился, хотя студентом я был очень плохим…». По воспоминаниям Толстого, Лобачевский говорил ему: «Было бы очень печально, если бы ваши выдающиеся способности ненашли себе применения». «В чём он тогда мог видеть мои способности, уж не знаю», – удивлялся великий писатель...

О том, что Лобачевский не лишен был литературного дара, свидетельствует описание им солнечного затмения, которое он наблюдал в Пензе в 1842 году. По красочности и эмоциональности описание затмения, сделанное Лобачевским, читается с большим интересом и сегодня. Для наблюдения над этим редким и интересным явлением из Казанского университета в Пензу была снаряжена ученая экспедиция, во главе с Лобачевским. Солнечное затмение совпало с началом ярмарки, на которую приехало много народу со всех концов Пензенской губернии. В народе пошел слух, что приехал какой-то колдун, который хочет украсть Солнце на все время ярмарки, так что в течение десяти дней постоянно будет ночь. Слухи были настолько упорны, что Лобачевский попросил губернатора поставить усиленный караул около палатки; «а то, – смеясь, говорил Лобачевский, в меня как колдуна, вобьют осиновый кол в затылок, и прощай все наблюдения». Говорили также, что между губернатором и колдуном идет торг, чтобы за известную сумму колдун не воровал солнце во время ярмарки, и что колдун все равно украдет солнце на несколько минут, чтобы доказать, что он не обманщик. В самый разгар ярмарки Солнце действительно закрылось Луной, и наступила почти ночная темнота. Повествование Лобачевского дает нам представление о тех чувствах, которые испытали свидетели необычного астрономического явления. «На месте дневного светила, когда последний его луч исчез, явился темный круг, как бы само солнце, но теперь уже черное, стояло на небе. В трепетном ожидании чего-то неизвестного, с торопливым желанием все видеть, с опасением чего-нибудь не заметить, стояли мы, зрители среди призраков во мраке, с обращенным взором к потухшему солнцу, как обвороженные, постигнутые страхом и беспокойством, вдохновенные чувством возвышенным и торжественным».

Сохранилось много свидетельств о том, что Лобачевский проявлял большой интерес к античным авторам. Некоторые высказывания Лобачевского, сделанные им в его знаменитой речи «О важнейших предметах воспитания» позволяют сделать вывод о том, что его философские взгляды базировались, во-многом, на античном фундаменте. Один из самых крупных исследователей Лобачевского А.В. Васильев заметил в свое время, что заметное влияние на Лобачевского оказал Франц Ксаверий Броннер. Васильев обратил внимание на следующее обстоятельство. Стараясь воссоздать умственный и нравственный облик Броннера, Васильев заинтересовался его деятельностью в ордене иллюминатов. По мнению Васильева, один из пунктов устава иллюминатов нашел свое отражение в знаменитой речи Лобачевского «О важнейших предметах воспитания». Это мысль о том, что «нужно не стараться переделать человеческую природу и бороться с человеческими страстями, а умело направлять их в нужное русло к благородным и полезным целям». (Васильев А. В. Броннер и Лобачевский. Два эпизода из жизни первых профессоров Казанского университета – Казань, 1893).

Но не есть ли это несколько видоизмененное высказывания Эпикура о том что «Не следует насиловать природу, следует повиноваться ей; необходимые желания исполняя, а также естественные, если они не вредят, а вредные сурово подавляя». Теперь обратимся к известной речи Лобачевского «О важнейших предметах воспитания». В ней есть такие слова: «Жить, значит чувствовать, наслаждаться жизнью, чувствовать непрестанно новое, которое бы напоминало, что мы живем». Слова эти давно стали хрестоматийными. Они процитированы множества раз в многочисленных изданиях о Лобачевском и Казанском университете. Но мало кто обращает внимание на то, что далее Лобачевский приводит отрывок из малоизвестной оды Державина «К первому соседу».

Непостоянство - доля смертных,
В переменах вкуса - счастье их;
Среди утех своих несметных
Желаем мы утех иных

Что хотел сказать Лобачевский, приведя эти строки? Несомненно, что он хотел подчеркнуть, что природа человеческая жаждет перемен и движения. Это в природе человека. Это его естество. Здесь мы видим гуманизм Лобачевского и его глубокий философский анализ природы человека, как мы увидим ниже, опирающийся также на античную традицию. «Единообразное движение мертво. Покой приятен после трудов и скоро обращается в скуку. Наслаждение заключается в волнении чувств, под тем условием, чтобы оно держалось в известных пределах. Впрочем все равно, на веселое или печальное обращается наше внимание. И возвраты к унынию приятны; и трогательные картины бедствий человеческих нас привлекают». Подкрепляя свою мысль, Лобачевский обращается к античному театру, к образу Эдипа-царя. «С удовольствием слушаем мы Эдипа на сцене театра, когда он рассказывает о беспримерных своих несчастиях. Веселое и печальное, как две противные силы, волнуют жизнь нашу внутри той волны, где заключаются все удовольствия, свойственные человеческой природе».

Но вернемся к отрывку из оды Державина, процитированного Лобачевским. Вот заключительные строки этой оды.

Не будет, может быть, лелеять / Судьба уж более тебя
И ветр благоприятный веять / В твой парус: береги себя!
Доколь текут часы златые / И не приспели скорби злые,
Пей, ешь и веселись, сосед! / На свете жить нам время срочно;
Веселье то лишь непорочно, / Раскаянья за коим нет.


Известно, что Державин увлекался Горацием. Есть стихотворение «На ворожбу» как подражание оде Горация. Но не трудно увидеть, что и стихотворение «К первому соседу» также своеобразное подражание Горациевой «Оде к Левконое», особенно последние, заключительных строки, которые звучат следующим образом:

Пей, очищай вино и умеряй мечты.... / Пока мы говорим, уходит время злое: Лови текущий день, не веря в остальное». (пер. Фета) Spem longam reseces. / Dum loquimur, fugerit indiva Aetas: carpe diem, quam minimum credula postero.

Одна из строк этой оды стала крылатой. Carpe diem, буквально – «лови день» – крылатое латинское выражение, означающее «живи настоящим», «лови момент». Смысл один и тот же – нужно жить полноценной жизнью, во всех ее проявлениях, ловить текущий день, радоваться жизни во всех ее проявлениях. Но вспомним, что сам Гораций был поклонникам философии Эпикура. Известно шуточное выражение Горация Epicuri de grege porcus (в переводе с лат. – «поросёнок из стада Эпикура»), которое он употребил, обращаясь к поэту Альбию Тибуллу, подразумевая под этим себя, намекая на то, что ему близка философия Эпикура. Лобачевский привел отрывок из оды Державина, которая, в свою очередь, есть своеобразное подражание знаменитой «Оде к Левконое», Горация, а последняя в свою очередь близка по смыслу этическому учению эпикуреизма, согласно которму нужно жить настоящим.

Но жизнь имеет свое начало и свой конец. Как побороть страх смерти? Лобачевский, как мы увидим ниже, и здесь обращается к философии Эпикура. Смерть в его рассуждении является не чем-то ужасным и страшным, а скорее – закономерным. «О как бы рассудительны мы были с нашей жизнию, если бы мысль о смерти еще не стояла на страже. Где более света, там гуще тень: так все премудро соглашено в мире. Животное следует слепо своему побуждению. Человек знает наслаждение, ищет их с выбором, утончает их; но он не большим пользуется превосходством–он знает, чего бы лучше не знать, знает, что он должен умереть. Мысль мучительная, которая отравляет все наши удовольствия, подобно мечу Дионисия (опять античный образ!) на волосе повешенному над головою. Смерть, как бездна, которая все поглощает, которую ничем наполнить нельзя; как зло, которое ни в какой договор включить не можно, потому что оно ни с чем нейдет в сравнение». Но обратим особое внимание на следующие слова: «Но почему же смерть должна быть злом? Мы живем одно настоящее мгновение; прошедшее все равно, как бы ни существовало; с будущим–последует тоже. Когда смерть придет, тогда все равно–сколько мы не прожили. Мы повинуемся гласу природы, но не в силах будучи ему противиться; но собственно для нас, какая выгода, жить более или менее? Будем же дорожить жизнью, покуда она не теряет своего достоинства» .

По сути, это знаменитое примирение со смертью Эпикура, изложенное в письме к Менекею лишь несколько переиначенное. «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, - не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг [вполне убежден], что вне жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем». Итак, мы видим, что хотя Лобачевский и не упоминает напрямую имени Эпикура в своей знаменитой речи, можно заметить, что ее основные положения, касающиеся отношению к жизни и смерти, восходят к этическому учению древнегреческого философа Эпикура.

В связи с влиянием античной философской мысли на мировоззрение Лобачевского назовем имя еще одного древнегреческого философа. Это Сократ. Но здесь мы всецело обратимся к работе П. А. Пономарева «К биографии Лобачевского: (по неизданному письму и записям со слов современников)», изданную в Казани, довольно малоизвестную. Во-первых, автор обращает внимание на то, что и сам Лобачевский был похож на Сократа. «Увлеченный каким-нибудь математическим вопросам он забывал все окружающее». Подобная способность к глубокому сосредоточению, по мнению Пономарева, напоминала Сократа. Он приводит рассказ Платона о том, как Сократ, погруженный в глубокую думу, простоял на одном месте целые сутки. По мнению Пономарева, Лобачевский использовал в своей педагогической и служебной практике сократические приемы убеждения. Так, он по рассказам одного из студентов, сумел убедить его принять решение, которого тот опасался путем постановки вопросов «в такой последовательности и с таким содержанием, что юноша-студент, давая ответы, сам неожиданно для себя пришел к убеждению, что все его опасения неосновательны…». Этот рассказ, замечает, Пономарев напоминает эпизод из истории древних Афин, когда Сократ сумел убедить Алкивиада побороть страх перед выступлением в народном собрании. Ну и конечно в этой главе нельзя обойти вниманием знаменитых высказываний Лобачевского, которые вошли в золотой фонд мировой философской мысли.

Гением быть нельзя, кто (им) не родился. Гений есть инстинкт

Эту мысль Лобачевский высказал в речи «О важнейших предметах воспитания». По мнению Лобачевского, гениальность подобна врожденному инстинкту, она заложена в человеке с рождения. Говоря в связи с этим о воспитании, Лобачевский замечал: «В этом-то искусство воспитателей: открыть Гений, обогатить его познаниями и дать свободу следовать его внушениям». (Речь «О важнейших предметах воспитания» //Николай Иванович Лобачевский Научно-педагогическое наследие. Руководство Казанским университетом. Фрагменты. Письма. М., 1976. С.18). По воспоминаниям И.И. Михайлова, размышляя о природе гениальности, Лобачевский замечал, что есть много определений этой духовной способности, но при этом по большей части они неудовлетворительны, потому что сами писавшие об этом были не гении. Так, Лобачевский не соглашался с тем мнением, что гением можно стать благодаря упорному труду. При этом он упоминал определение гениальности, данное известным естествоиспытателем ХIХ в. Буффоном. «Гений, говорит Бюффон, есть терпение; только непрерывным трудом человек достигает, по его мнению, результатов по желанию. Но это не верно. Со своей стороны я нахожу удовлетворительнее определение Лапласа, он сказал: “гений есть инстинкт”». Лобачевский видел доказательство врожденности гениальности в одной из известных историй о том, как человек, не знакомый с механикой, сумел самостоятельно соорудить мост. «Инстинкт внушил построение в Швейцарии моста со скалы на скалу простолюдину, который никогда не учился механике». (Из воспоминаний И.И. Михайлова // Материалы для биографии Лобачевского. М. ; Л. 1948. С.620)

Жить — значит чувствовать, наслаждаться жизнью, чувствовать непрестанно новое, которое бы напоминало, что мы живем.т

Пожалуй, одно из самых известных высказываний Лобачевского. Сказано в речи «О важнейших предметах воспитания». В этой фразе видна глубокая философская и гуманистическая основа мировоззрения Н.И. Лобачевского, который «смотрел на жизнь как на попутный ветер, который окрылял его мысль». В той же речи он замечал: «Единообразное движение мертво. Покой приятен после трудов и скоро обращается в скуку. Наслаждение заключается в волнении чувств, под тем условием, чтобы оно держалось в известных пределах. Впрочем, все равно, на веселое или печальное обращается наше внимание. И возвраты к унынию приятны; и трогательные картины бедствий человеческих нас привлекают. С удовольствием слушаем мы Эдипа на сцене театра, когда он рассказывает о беспримерных своих несчастиях. Веселое и печальное, как две противные силы, волнуют жизнь нашу внутри той волны, где заключаются все удовольствия, свойственные человеческой природе. Или подобно реке она течет в излучистых берегах; то разливается в лугах радости, то обмывает крутые утесы горестных размышлений». (Речь «О важнейших предметах воспитания» //Николай Иванович Лобачевский Научно-педагогическое наследие. Руководство Казанским университетом. Фрагменты. Письма. М., 1976. С.19).

"Век Петра, Екатерины, Александра были знамениты; но счастливейшие дни России еще впереди".

Этими словами Н.И. Лобачевский завершал свою знаменитую речь «О важнейших предметах воспитания». В них глубокий оптимизм великого ученого, вера в лучшее будущее России. (Речь «О важнейших предметах воспитания» //Николай Иванович Лобачевский Научно-педагогическое наследие. Руководство Казанским университетом. Фрагменты. Письма. М., 1976. С.21).

"Разум – суждения, в которых отпечатались действующие причины вселенной"

В этой фразе высказана глубоко философская мысль о том, что человеческий разум непосредственно связан со всей Вселенной, с ее законами и развитием, по сути, являясь как бы высшей ее ступенью.

«Ум, если хотят составить его из воображения и памяти, едва ли отличает нас от животных. Но разум, без сомнения, принадлежит исключительно человеку. Разум, это значит, известные начала суждения, в которых как бы отпечатались первые действующие причины Вселенной и которые соглашают, таким образом, все наши заключения с явлениями в природе, где противоречия существовать не могут».

(Речь «О важнейших предметах воспитания» //Николай Иванович Лобачевский Научно-педагогическое наследие. Руководство Казанским университетом. Фрагменты. Письма. М., 1976. С.18).

"Поэт следует своему чувству, между тем, он незримо руководствуется законами математики".
.
Лобачевский был, прежде всего, математиком. Именно в этом смысле нужно рассматривать это высказывание. По воспоминаниям И.И. Михайлова, эту фразу Лобачевский произнес на одной из своих лекций. (Из воспоминаний И.И. Михайлова // Материалы для биографии Лобачевского. М. ; Л. 1948. С.620). По мнению Лобачевского, красота поэзии может быть объяснена с математической точки зрения, –математическая гармония проявляет себя и в стихах. С этой фразой Лобачевского хорошо гармонирует высказывание другого выдающегося математика Н. Винера о том, что «высшее назначение математики состоит в том, чтобы находить скрытый порядок в хаосе, который нас окружает» .

"Человек рождается для того, чтобы научиться умирать" (Из воспоминаний И.И. Михайлова // Материалы для биографии Лобачевского. М. ; Л. 1948. С.622).

Это, на первый взгляд, глубоко пессимистическое высказывание Н.И. Лобачевского, сделанное им в минуты душевного отчаяния, незадолго до смерти, все же имеет более глубокий философский смысл, нежели простое следствие понимания близкой кончины. Оно не противоречит прежним мыслям и взглядам Лобачевского на жизнь. В этой фразе заключена мысль об ответственности человека за свою жизнь, с ней перекликается прежнее известное высказывание ученого о том, что

"О, как бы расточительны мы были с нашей жизнью, если бы мысль о смерти не стояла на страже".

Здесь снова будет уместным вспомнить слова Лобачевского, сказанные им в речи «О важнейших предметах воспитания». Вот они:

«Где более света, там гуще тень: так все премудро соглашено в мире. Животное следует слепо своему побуждению. Человек знает наслаждения, ищет их с выбором, утончает их; но он не большим пользуется превосходством - он знает, чего бы лучше не знать, знает, что он должен умереть.

Мысль мучительная, которая отравляет все наши удовольствия, подобно мечу Дионисия, на волосе повешенному над головою. Смерть, как бездна, которая все поглощает, которую ничем наполнить нельзя; как зло, которое ни в какой договор включить не можно, потому что оно ни с чем нейдет в сравнение. Но почему же смерть должна быть злом? Мы живем одно настоящее мгновение; прошедшее все равно, как бы ни существовало; с будущим - последует то же. Когда смерть придет, тогда все равно - сколько мы ни прожили. Мы повинуемся гласу природы, не в силах будучи ему противиться; но собственно для нас какая выгода, жить более или менее?»

"Будем же дорожить жизнью, покуда она не теряет своего достоинства".

(Речь «О важнейших предметах воспитания» //Николай Иванович Лобачевский Научно-педагогическое наследие. Руководство Казанским университетом. Фрагменты. Письма. М., 1976. С.21).